Зарницы памяти. Эп. 98

      К этому дню мы готовились особенно тщательно. Как-никак у Трошина день рождения. Сперва, помня, как недавно отнеслись к моему дню рождения, я тоже равнодушно относился ко всему. А потом махнул рукой: может ему станет стыдно и он поймёт?..

      Были в экипаже бесконечные споры, что купить, как вручить.
      Наконец, Шурик Передышко предложил приобрести олимпийский мяч. Лейтенант обожал футбол, мечтал сделать футболистом сына...
      Вторым вопросом было – где достать? Но он нас долго не волновал. Я написал домой в Харьков, попросил маму и через четыре дня получил ценную бандероль.
      Но это нашим показалось мало. Решили купить коробку конфет. Витюля вдруг заартачился, заявил, что конфеты – только для девочек и детей.
       — И вообще это не серьёзно. Вы бы ещё купили погремушку! — заявил он.
       — А ты что предлагаешь? — поднял я бровь. — И почему именно погремушку?
       — Надо купить коньячный набор! — бахнул он сгоряча.
       — Что-что-что?
       — Ничего! Вот что!
       — Ты соображаешь, что говоришь? А думаешь ли ты, о, безумная (так говорил Д’Артаньян своей лошади), что, подарив спиртное, ты ставишь инструктора в неудобное положение? Он же, наверное, обязан будет тебя пригласить?
       — Почему «обязан»? — поддержал Витьку Шурко. Ему всегда нравились такие предложения. — Это сувенир. Поставит в сервант.
       — Тьфу, чёрт! Я говорю об этикете.
       — Где ты его видел? — наседали они на меня.
      И пошли споры! Журавель молчал.
       — Хорошо! Вас двое. Вовка воздержался. Я категорически против! Остаюсь в меньшинстве, подчиняюсь. Но учтите: ещё неизвестно, примет ли такой подарок от нас Батя.
      Это был аргумент! Мои оппоненты замялись в нерешительности.
       — Может, рубашку нейлоновую купить?
       — Вот это другое дело. Хорошая нейлоновая рубашка! — мне было всё равно, лишь бы не коньячный набор.
      Но тут запротестовал Шурик:
       — Пусть шмотки жена покупает!
       — Почему, жена? Что, плохой подарок?
      «Господи, — думалось мне, — только бы не спиртное!»
       — Это мужчины – мужчинам не дарят! Ты бы ему ещё трусы подарил!
       — Сравнил, Шурко, х*й с пальцем. А ты бы ему ещё литр самогона преподнёс!
       — К чему такие крайности? — не выдерживает Шурик, начиная сердиться.
      ...После продолжительных дебатов Саша сдался, и мы купили рубашку и коробку шоколадных конфет.
      Накануне белые пятиугольники олимпийского мяча Передышко расписал своим аккуратным каллиграфическим почерком. Надпись предлагал я. Но в моей литературной интерпретации выходила длинной, а для «писарчука» – трудоёмкой. Снова были споры. В конечном виде дарственная выглядела так: «Лейтенанту Трошину Вал. Ив. в день рождения 5.07.72 г. от первого курсантского Л-29». И подписи: «16й, 17й, 18й, 19й».
      За день до знаменательной даты мы собрались в [экипажном] классе и обдумывали, как же организовать вручение. И тут в дверь постучали условным стуком: «Дай-дай за-ку-рить!». Так стучит только Хотеев. Видимо, в его курсантские годы это было принято. И он искренне верил, что эта подпольная традиция продолжается и поныне. Откуда ему знать, что у нас введен не стук, а пароль, назначаемый на каждый божий день, а иногда и два раза ко дню. Причём, не одно какое-то слово, а по темам. Скажем так: сегодня – название агрегатов [самолётного] двигателя. Завтра – что-либо из посуды. И т.д. Если пароль «засвечивался» при постороннем, тематика тут же менялась.
      ...Я вспоминаю забавный эпизод на «парольную» тему.

<<•>••<•>>

      Как-то мы сидели в классе и готовились к экзаменам. На этот день был назначен пароль – название мебели. С нами в классе находился и соседний братский экипаж лейтенанта Июмского – «особейшие», как с лёгкой руки Саши Передышко называли мы их (а они нас). И, надо сказать, мы им полностью доверяли, они у нас гостили часто и потому этот экипаж входил в нашу «парольную» систему, организацию – называйте, как хотите.
      В дверь постучались Вовик Ласетный и Лёха Белуга (из другого, «дальнего» звена). Их впустили, узнав по голосу. Ну, и завязался разговор, подготовку к экзаменам, конечно, в сторону.
      В это время стучится Стёпик Липодецкий и тут же парольное слово:
       — Шкафы!
      Я встаю и открываю дверь.
      Через минуту ломится в дверь Юран Делябин:
       — Стул!
      Снова встаю и открываю дверь.
       — Ты смотри, как у них! — восхищается Вовик Ласетный.
      Мы продолжаем прерванную беседу, которая прерывается стуком в дверь и голосом Белобородько:
       — Сундук!
      По этой фразе дверь, как Сим-Сим, открывается без задержки.
      Тут наши гости собрались уходить. И, окончательно не разобравшись, что к чему, кидают Юре Белобородько:
       — Эй ты, Сундук! — они решили, что каждому присвоен псевдоним.
      Мы посмеялись над их недогадливостью.
      Экипаж Пособилова ушёл, оставив у нас свои полевые сумки и учебники.
      Поскольку пароль был «засвечен» посторонними, я сменил тему: вместо мебели на оставшееся время было назначено название жуков.
      После обеда в класс я пришёл самый первый. Когда за дверью послышались шаги. По голосам определяю – наши гости. Пошептавшись, Рябуха сказал:
       — Сундук!
      Я молчу.
       — Шкаф!
      Я молчу.
       — Сту-у-льчики! — вдруг взвыл фальцетом Вовик Ласетный.
      Тут уж я не выдержал и прыснул со смеха. Я так дико хохотал, что они без труда вычислили, кто сидит в классе:
       — Юрик, открой, прошу! Отдайте, черти, наши сумки!

<<•>••<•>>

      Но я отвлёкся.
      Итак, все поняли: стучит Хотеев. Как я говорил, такими «хитростями» пользовался только он. Мы открыли.
       — Так! Ни с места, сопротивление бесполезно! — скороговоркой набрасывается он. — Что вы прятали? Быстренько колитесь!
       — Ничего, товарищ капитан!
       — Не врите! Я слышал, я всё знаю, показывайте!
       — А вы никому не скажите?
       — Никому! Честное пионерское!
      И мы показали ему мяч, рассказали, кому он предназначен.
       — Это хороший подарок! — похвалил КЗ.
      Мы обрадовано переглянулись.
      Посидев с нами ещё немного, Хотеев ушёл. А мы стали обсуждать план действий на завтра.
      Как же заманить Батю в класс? И кто будет произносить торжественную речь? Самойченко, как всегда, предложил, бросить на пальцах («Бросим на пальцах» и «Поспорим на шоколадку» – очень характерно для него).
       — Кидайте сами! — произнёс я. — Согласитесь, мне «тронная» речь не подходит. Особенно в свете моей недавней попытки зайти [на посадку] против старта и моих особых отношениях с инструктором.
       — Ну, почему? — вопрошает Шурко.
      Ему не столько были важны эти события и мои переживания, сколько самому хотелось улизнуть от роли «докладчика».
      Чтобы избежать дальнейших споров, я предложил компромиссный вариант: поскольку 5го июля предварительной подготовки не будет, то именинник в класс не пойдёт!
       — Так, поручите эту заботу мне! — прошу я товарищей. — Обещаю, обязательно заманить его сюда.
       — Как ты собираешься это прокрутить? — интересуется Витя.
       — Это моё дело!
      На том и порешили.
      И вот 5е число. «День варенья». Снова выдалась пасмурная погода. Накрапывает мелкий дождик. Ясно, что ни о каких полётах в ближайшие дни речи быть не может. Да и ВПП за ночь дождя развезло, наверное, так, что с неё могут взлететь, скорее всего, лишь гидросамолёты. В крайнем случае, Элки на гусеничном ходу, если такие изготовят за ночь в полковой авиаТЭЧ.
      Саня, Витя и Володя были уже в классе. Теперь был мой черёд.
      Дождавшись, когда лётчиков распустят с полкового построения, я подошёл:
       — Товарищ лейтенант!
      На мой зов обернулось сразу с десяток носов: в полку лейтенантов было, как грязи на аэродроме после дождя.
      Трошин, заметив меня, подходит. Когда мы более-менее остались одни, делаю испуганный вид:
       — Товарищ лейтенант! Вы были сегодня в нашем классе?
       — Нет.
       — Там такое, такое!.. Наверное, через окно залезли!.. — я говорил специально сбивчиво, чтобы натуральнее было. — Таблицы валяются, стекло побито!..
      Я строил расчёт на том, что наш командир экипажа не станет докладывать по начальству о происшествии, не убедившись во всём сам.
       — Да? Пойдём, посмотрим!..
      Я иду впереди, не меняя выражение лица. Подходим к нашему классу. И вдруг слышу сзади:
       — Кручинин! — я оборачиваюсь. — Кто пустил «утку», что у меня сегодня день рождения?
      Я – сама невинность:
       — Не знаю, — и загадочно улыбаюсь, усиленно изображая из себя Мону Лизу, думая, что инструктор из приличия хочет отказаться от подарка.
       — Об этом дне рождения я и знать не знаю! Не сегодня он у меня, понял! Смотрите, вы не попадитесь!
       — А... когда? — от удивления у меня челюсть отвисла.
      Я стоял у нашей открытой двери. Сквозь щель я видел троих олухов, которые переминались с ноги на ногу, торжественно улыбались, подтянулись и выстроились в классе с дарами в руках. Невольно подумалось, что четвёртым, а, может, и самым первым олухом являюсь я сам!
      Батя внимательно посмотрел на меня и по моему вопросу всё понял. Указывая на приоткрытую дверь, спросил:
       — По этому поводу?
      Мне предстояло решить, что сказать. От меня зависело дальнейшее развитие событий. Сказать «Нет», значит расписаться в собственной глупости, если он говорит правду. Оснований же сомневаться в этом, не было. И тут до меня дошло, в какое положение мы попали и в какое ещё попадём, скажи я это самое «нет»!
       — Да, по этому.
      Трошин мгновенно ладошкой прикрывает дверь.
       — Кто вам сказал, что у меня сегодня день рождения? Кто?
       — Посмотрели в таблице у врача... А... когда?
       — Не сегодня! — Батя поворачивается и уходит.
       Я вкатываюсь в класс и рассказываю о том, как мы вляпались.
      Наши тут же сникают. Готовились, столько в спорах копий сломали и, выходит, всё зря!
      В классе наступает звенящая тишина. Даже стало слышно, как за окном жужжит шмель – тоже ведь лётчик!
      Сложившуюся тишину нарушает Витюля Самойченко:
       — Представляете, как Хотеев с утра ринулся к Трошину с поздравлениями. И как вытянулась его рожа (из круглой стала с вертикальную тыкву), когда узнал, что сел в лужу!
      Мы дружно регочем, красочно представляя эту картину.
       — А потом, — сквозь смех говорит Володя Журавлин, — он, наверное, подумал: «Ладно, я вляпался по их милости, а они ещё больше вляпаются!»
      Смех от этого ещё сильней!
      Хохоча, выходим из УЛО. Тут замечаем, что из казармы вышагивает инструктор 10го экипажа лейтенант Пособилов.
       — Давайте его попросим, пусть узнает у Бати, когда у него день рождения!
      Пособилов внимательно нас выслушал, улыбнулся, похвалил подарок и пообещал помочь:
       — Сейчас Трошин сам к вам прибежит и скажет!
      Мы думали – шутит. Но действительно всё выяснилось через 10 минут.
      Взъерошенный Батя вбежал в казарму, когда мы переодевались в лётные комбинезоны:
       — Да что же это такое!! Вы хоть больше никому не говорите! Весь полк подходит, поздравляет и удивляется: «У тебя сегодня день рождения?» Сейчас только что командир полка мимоходом в штабе поздравил! Больше того, многие напрашиваются на сегодняшний вечер! Даже говорят, что уже подарок мне купили! Жена не поняла и сдуру уже человек семь пригласила на сегодня! Денег заняла, в магазин побежала – к столу! Чёрт возьми, откуда вы всё взяли?
       — В медпункте, у майора Девяткина.
       — Да разве можно верить медицине?!
       — Откуда мы знали?!. А когда у вас? — гнул я свою линию.
      Трошин постоял-подумал: «Сказать – не сказать?».
       — А не то мы ещё кому-нибудь скажем, что у вас сегодня! — подал голос Володя Журавлин.
       — Я-т-те скажу!.. 5го декабря!
       — Ничего себе! — Пролепетал я.
      И мне всё стало ясно: римскую десятку, небрежно написанную, мы приняли за римскую пятёрку. И получился месяц седьмой вместо месяца двенадцатого.
      А Валерий Иванович продолжал:
       — Я уж думал было, что какой-то другой праздник у меня. Может, сам забыл, вы узнали. Так, откуда? Может, день самостоятельного вылета? Так это было у меня где-то в июне... А когда мяч увидел, пожалел, что не родился летом. Хороший подарок!